16.08.2008 15:20
Мы познакомились несколько лет назад во время общего собрания РАН. Мне сказали, что меня разыскивает академик из Иркутска. Оказалось, это Летников. Он попросил помочь опубликовать открытое письмо ученых президенту России в какой-нибудь из центральных газет. Он обращался в некоторые из них, но везде с ученого требовали денег: мол, его письмо — это реклама. Причем денег требовали в редакциях много. Почему-то там считали, что академики относятся не к рядовым гражданам, а к олигархам. Мне пришлось использовать все свои связи и опубликовать письмо ученых. Ведь речь шла о судьбоносных проблемах для страны.
Письмо президенту, инициатором которого стал академик Ф. А. Летников, вошло в историю нашей науки как «бунт академиков». События, связанные с его появлением, случились в последний день общего собрания РАН, когда обсуждались структурные изменения в нашей академии — создание новых отделений и выборы академиков-секретарей. Ф. А. Летников дождался окончания всех процедур, а затем обратился к своим коллегам с просьбой подписать коллективное письмо на имя президента России В. В. Путина. Речь шла о геологоразведке. Факты, которые привел своим коллегам академик Феликс Артемьевич Летников, у многих вызвали шок. Ученые давно уже догадывались о том, что положение с геологоразведкой неблагополучное — сигналов о том поступало множество! — но свидетельства известного в стране академика требовали немедленного принятия мер. А что могут сделать члены Российской академии наук? У них осталось последнее «оружие» — обращение к президенту страны за помощью.
«Мы обращаемся к Вам как к гаранту безопасности России с просьбой принять быстрые и эффективные меры по нормализации обстановки в сфере изучения геологического строения территории страны и прилегающих морских и океанических пространств, расширения фронта работ по восполнению минеральносырьевой базы России,— пишут академики и член-корреспонденты РАН.— Со своей стороны мы готовы принять участие в работе любых государственных комиссий, которые, возможно, должны быть созданы для оптимального решения проблемы обеспечения стратегической сырьевой безопасности России».
Что же вызвало такое беспокойство ученых?
Академик Ф. А. Летников вернулся из экспедиции на север Иркутской области. То, что он увидел там, буквально потрясло его: ликвидируются посёлки экспедиций, финансирование геологических партий прекращено, разведка месторождений не ведется.
Вместе с коллегами он подготовил аналитическую записку, специально предназначенную для государственных чиновников, в которой подробно определены все этапы работ по освоению природных ресурсов России. В частности, там подчеркивается, что «в 90х годах прирост промышленных запасов стал стремительно снижаться в результате резкого сокращения поисковоразведочного бурения. После 1992 г., впервые за послевоенный период, прирост запасов не компенсировал объемов добычи нефти даже при ее снижении».
За последние двадцать лет дебит новых нефтяных скважин уменьшился более чем в пять раз, в том числе по Западной Сибири — более чем в десять раз. Средний размер запасов новых месторождений снизился в семь раз. И всё это — результаты ошибочной политики в использовании природных ресурсов России.
Письмо было опубликовано. Но, к сожалению, ответа так и не последовало — обращение ученых РАН затерялось в кабинетах чиновников. Поистине, бюрократические лабиринты в России не только бесконечны, но и неистребимы. Впрочем, а есть ли желающие их уничтожить?!
Об этом и многом другом и беседовали мы с Феликсом Артемьевичем Летниковым.
Я спросил ученого:
— Вы упомянули об экспедиции, в которой только что побывали. Это была постоянная экспедиция?— Да, она работала шесть лет от Министерства геологии. Но потом его ликвидировали, а чиновники Министерства природных ресурсов, куда передали геологоразведку, посчитали, что такие экспедиции не нужны. Аналогичная ситуация в Бурятии, где у нас много лет работает подобная геологическая экспедиция: там идет разведка месторождений. Люди не уходили, держались из последних сил. И школы работали, и дети учились. Становилось иногда получше, когда приходили на помощь местная администрация и прежнее министерство. Потом начались работы по новой геологической съемке в двухсоттысячном масштабе. Специалисты воспрянули духом… Я преподаю в университете уже двадцать лет, а потому вижу, как сразу изменилось настроение у студентов: они увидели перспективу, какой-то просвет. А то совсем поникли: придется идти после института в охранники или торговать на рынках. Тут же появилась интересная и важная работа. Геологическая съемка — дело ответственное: начали формироваться партии, пошло финансирование… И вдруг разом всё пошло под откос. Созданные нами коллективы остались без работы. Те ребята, что пришли к руководству министерством природных ресурсов, создали «концепцию» (если ее можно так называть!), суть которой сводится к тому, что геологоразведку надо вести только вокруг уже открытых месторождений.
— Понятно, что это бесперспективно…— Это просто глупость! Ведущих ученых, директоров институтов не слушают! А ведь эти люди курировали многие десятилетия важнейшие направления в геологии. Их институты — это золото, платина, никель, другие ценнейшие металлы. В чем суть работы таких институтов? Мало открыть месторождения, их нужно грамотно разведать, определить размеры рудного тела и подсчитать запасы. Подготовка месторождений к эксплуатации требует весьма тонкой и очень квалифицированной работы. Этим у нас занимались мастера мирового класса. Была отшлифована стройная система, которая позволяла за пятьшесть лет подготовить месторождения к эксплуатации. Я восхищался этими людьми. Это было настоящее искусство горных работ. В России всегда с уважением относились к горным инженерам, и у нас было чем гордиться, потому что это была знаменитая русская школа горняков. А люди, которые к ней принадлежали, были подлинными виртуозами.
— Казалось бы, чиновники должны быть заинтересованы, чтобы геологоразведка процветала: ведь в этом случае страна будет богаче. Разве не так?— Во власть пришли люди, которым интересы страны безразличны… Я полвека работаю в геологии, бывал в разных партиях, осваивал урановые месторождения.
А потом вышло постановление Совета Министров о создании танталовой базы, нужен был металл для авиации и ракетной техники. Геологи быстро решили и эту проблему… Подобных примеров множество. К чему это я говорю? Разные люди встречались на моем жизненном пути, были и негодяи, чаще — замечательные люди, но все они были профессионалами. На высокую должность иные и попасть не могли. Можно ругать коммунистов, ЦК партии, но там за профессионализмом руководителей отраслей внимательно следили. Да и в промышленных отделах обкомов, где мне часто доводилось бывать, сидели знающие люди. Это была система работы с кадрами. Как в армии, нужно было пройти все ступеньки, чтобы занять «высокое кресло». И самое интересное, что система табелей о рангах, созданная Петром Первым, один к одному сохранялась при Советской власти. Эта система была с внутренним контролем, а потому «каждый брал по чину». Она хорошо и точно описана СалтыковымЩедриным.
— Значит, это и есть «тайна русской души»?!— Можно и так считать, но что было, то было. И привилегии, и отпуска, и зарплата — всё было строго расписано. Всё определялось положением человека, которое он занимал в системе. А потому он ее оберегал, сохранял и следил за ее надежным функционированием.
— И вдруг?— Вот именно: система была в одночасье разрушена. И теперь чиновник, приходящий во власть, знает, что у него перспектив нет, а потому надо взять сегодня, ибо «завтра» у него может и не быть. Я их, таких чиновников, навидался за последние годы, по мере сил с ними воевал…
Из «Исповеди»: «Я за время своей работы поражался такому феномену, как ненависть чиновников к ученым. Тем более к одаренным ученым. И проанализировав ситуацию, я думаю, что дело заключается в том, что это начинается еще со школы. Будущие ученые отличаются ярким, интересным характером, светлым умом, быстро схватывают всё на лету, являются лидерами в классе и сразу занимают определенное интеллектуально лидирующее положение. Остается публика ни туда, ни сюда. Сплошные троечники или четверочники, личности неяркие, неинтересные, не способные на поступок. В классе они находятся ниже среднего уровня. Это как раз будущие чиновники. Если талантливые люди в силу зова судьбы и интеллекта идут учиться, а потом — в науку, обрекая себя на незавидное, нищенское, но интересное существование, то чиновники заканчивают что-то кое-как, обычно тоже институты. А потом случается метаморфоза. Ученые, талантливые люди в чиновники идти не хотят: для них это скучно, неинтересно, а вот эта серость туда и пролазит. И тут-то серость берет верх. Они начинают командовать, распределяют деньги, определяют судьбы научных учреждений и ученых, добираются до уровней министров, входят в правительство и так далее. И вот здесь многолетняя неприязнь переходит в ненависть к ученым, и стремление всячески гнобить ученых, лишать их денег, загонять в трудные ситуации — это месть за свою серость, за то прозябание, которое они испытывали в детстве и в зрелые годы. Это страшная категория людей».
— В геологии есть что воровать?!— Геология — это поистине «золотая жила» для воровства. Раньше министерство, ведающее нашими недрами, торговало лицензиями. К примеру, реально лицензия стоит 50 миллионов долларов, однако ее продают за пять или десять. Понятно, куда идет разница… Мне рассказывал представитель крупной канадской фирмы, что от него потребовали 50 тысяч «зеленых» за то, чтобы именно этой фирме выдали лицензию на разработку одного месторождения. К удивлению нашего чиновника, представитель фирмы отказался это сделать, так как если станет известно, что фирма дает взятки, на Западе с ней никто иметь дела не будет…
— Думаю, что таких «чистых» фирм, которые имеют дело с Россией, уже не осталось!— И это естественно, потому что на природных ресурсах России наживаются огромные состояния. И тут уж мало кто не снимет свои «белые перчатки»… Наживаются не только на лицензиях, но и на продаже месторождений. Практически везде их цена занижена в несколько раз, так как взяточничество достигло невероятных размеров… И особенно это заметно на местах. Хорошо известно, что надо платить главе администрации района, прокурору, экологам и всем остальным, кто должен завизировать разрешение на эксплуатацию месторождения. Продажа природных ресурсов в стране поставлена на поток, и создана могучая система воровства и грабежа. Я уже сомневаюсь, что с ней можно справиться — слишком велика армия чиновников, которая обслуживает ее.
— Об этом предпочитают в Москве не говорить?— Акценты здесь смещены. И сделано это специально, чтобы нельзя было четко понять, что происходит в нашей области и по стране.
— А если попытаться сформулировать главное?— Начинать надо с минеральносырьевой безопасности страны. Вторая проблема — охрана недр в условиях рыночной экономики. И третье: пересчет запасов. Помню, свою карьеру в геологии в 1956 году я начинал как раз с пересчета запасов. Это аксиома для геологии, для работы с природными ресурсами. У нас же в России в последние десятилетия такая работа не проводится вообще! Да, известны некоторые крупные месторождения, но что толку, если они находятся в глубине тайги и взять их трудно?! А у нас сейчас только о них и говорят: мол, вот какая богатая Россия… Тут недавно слышал я доклад министра, в котором говорилось, что у нас много танталовых руд. А горнообогатительные комбинаты один за другим закрываются, в том числе и те, где тот же тантал добывался. Да, геологи давно открыли ряд месторождений тантала, но осваивать их пока невозможно: нет транспортных коммуникаций, людей, социальных условий и так далее. Слова вроде бы звучат громко, а за ними пустота. В последнее время цены на тантал подскочили в мире почти в десять раз! Я был на Ульбинском комбинате, который мы отдали Казахстану, и его директор сказал, что получил только что шесть тонн танталовых руд из Колумбии на переработку. А ведь в Казахстане были открыты свои месторождения, и сейчас они переживают второе рождение… Кстати, в том же УстьКаменогорске живет человек, к которому я с удовольствием поехал в гости. Он елееле сводит концы с концами, той пенсии, что получает, хватает только на оплату жилья и электроэнергии. А ведь именно он открыл три танталовых месторождения! Они приносят Казахстану миллионы долларов, а геолог мыкается в нужде. В общем, такая же ситуация и в России. Я знаю геологов за рубежом, которые открывали какието месторождения и с тех пор живут безбедно. У нас же люди, подарившие стране алмазы и тантал, уникальные природные кладовые, сегодня никому не нужны. А месторождения достались уголовным авторитетам, жуликам, олигархам. Думаю, что теперь открывать месторождения в России будут не скоро. Подорвана и интеллектуальная, и материальная база геологии.
— Можно ли этот вывод подтвердить конкретным примером?— В Иркутской области было больше сотни буровых бригад. Это была та техническая база, которая обеспечивала перспективу. Теперь бригад нет, оборудование всё растащили. Горнопроходческие бригады расформированы. А ведь там работали первоклассные мастера. Где они теперь?! На протяжении многих десятилетий создавался комплекс, который в одночасье был разрушен. Геологи работали непрерывно: открывали, разведывали, вновь открывали… А теперь всё выставлено на продажу.
— Денег нет у государства. Может быть, иностранцы нам помогут?— У меня есть очень яркий пример такой «помощи». В Красноярском крае было открыто в свое время небольшое месторождение алмазов. Выставили его на продажу. Сразу же началась борьба между местными и московскими олигархами и зарубежными компаниями. Наконец, одна австралийская фирма приобрела лицензию. У чиновников ликование: мол, теперь рабочие места откроются, деньги в район пойдут из далекой заморской страны. Впечатление такое, что теперь вся местная рать будет купаться в долларах, пусть даже австралийских. Год проходит, два, три… А потом выясняется, что компания дала рекламу на весь мир о том, что она купила алмазные россыпи в России. Ее акции тут же пошли вверх. Те небольшие деньги, что она затратила на нашу лицензию, многократно себя оправдали. Конечно же, фирма и не думает осваивать это месторождение… Такие ситуации у нас сплошь и рядом. Зарубежные фирмы «снимают пенки», а всё остальное их не интересует.
— Естественно, осваивать Сибирь вместо нас они не будут!— Но с нашей помощью они просто забирают огромные богатства, которые там есть. Нужно ли еще приводить примеры?
— Что-то непроданное еще есть?— Кое что есть, но очень немного.
— Почему же не продали?— Сопротивляются местные власти и местные олигархи.
— Только поэтому?— Других ограничений нет. Всё так устроено, что местным властям продавать выгодно — в этом случае хоть какието деньги идут в бюджет.
— Казалось бы, люди вокруг месторождений должны жить хорошо. Почему же это не так?— Вопервых, отрабатывают не все месторождения — «снимают сливки». Во-вторых, бизнесмены всячески уходят от налогов, чаще всего попросту не платят их. И втретьих, у иностранцев совсем иное отношение к социальной сфере. Купили канадцы наше крупное месторождение, на следующий день к хозяину приходит местный начальник и просит денег: мол, крыша в детском садике течет, насосы на водокачке вышли из строя… А ему в ответ: куплено месторождение, а не посёлок, где живут рабочие, разбирайтесь сами. Новые хозяева отрабатывают объект, берут там золото или чтото еще, и всё. Ни доллара в социальную сферу они не вкладывают.
— Ситуация коренным образом изменилась?— Теперь мы должны избавляться от многих прежних представлений. В частности, от иллюзии, что в России есть всё. Это не так. К примеру, для металлургии нужен марганец. Его месторождения остались в Грузии, на Украине и в Казахстане, а мы — без марганца. Казалось бы, министерство должно все силы бросить на решение этой проблемы. В Иркутской области есть перспективные районы. Я предлагаю: нужно создать программу «Марганец». Молчание… Аналогичная ситуация с хромом. Есть одно перспективное месторождение в Читинской области, но опятьтаки ничего не делается… Казахи же заломили жуткие цены за хром, и его приходится покупать, так как металлургия без него не может. Но ведь достаточно сконцентрировать усилия на этих направлениях, и проблема марганца и хрома будет решена. Этим должно заниматься министерство, и никто другой. Ситуация коренным образом изменилась бы, потому что вокруг добычи марганца и хрома сразу же образовались бы и социальная сфера, и нормальная обстановка. Понятно, что проще тратить валюту на закупку марганца и хрома за рубежом, благо тут и воровать сподручнее. Такова психология временщиков, а именно они царствуют нынче в России.
— Может быть, всё-таки краски вы сгущаете?— Как азиат, я привык смотреть на происходящее философски.
Из «Исповеди»: «Чиновники прибрали к рукам государство, прибрали к рукам деньги, опять стали во главе государства, начали руководить. И тутто они ударили по ученым в полной мере. Почему так произошло? Если при коммунистах было противостояние Советского Союза и стран капиталистического мира, то страх руководящих коммунистических чиновников за то, что придут американцы и под радостные крики российского народа перевешают их на фонарях, определял их отношение к науке. Развитие науки было гарантом их безопасности. Нужно было создавать средства обороны, и поэтому они вынуждены были поддерживать науку и ученых. Когда произошли падение и распад СССР и рухнула одна система, на смену пришла другая, всё изменилось. Пришедшие к власти бывшие коммунисты, выкинувшие партбилеты, стали олигархами, капиталистами и крупными чиновникамикапиталистами. Дети их учатся за границей. Деньги их лежат там в банках. Страх перед пришествием американцев и других капиталистов прошел. И наука им стала не нужна, поскольку наука как гарант их безопасности уже не играет своей роли. Поэтому диктат этих чиновников, политиков по отношению к ученым усилился. Ученые попали в еще худшую зависимость от чиновников, и бедственное положение их стало всеобщим. Только до тех пор, пока всё руководящее чиновничество не поймет, что их благополучие определяется развитием науки и ученых, ситуация в стране не изменится, потому что власть в стране захватили серые канцелярские крысы, которым, кроме того, что сегодня украсть, сегодня пожрать, сегодня чтонибудь добыть, ничего другого не надо. Что будет завтра, послезавтра, их не касается. В любом случае они сбегут к своим деньгам за границу, там, где учатся их дети, там, где вложены их деньги, где куплена их недвижимость. Это трагедия России».
Наш разговор с академиком Летниковым продолжился уже в Иркутске, куда я приехал летом 2008 года, чтобы познакомиться с научным центром. Первым, с кем я встретился в Институте земной коры СО РАН, был академик Летников. В тот день он получил сигнальные экземпляры своей книги «Байки и беседы у вечернего костра». Первый экземпляр он подарил мне. Это была своеобразная исповедь геолога. Жаль, что тираж книги ничтожен и она окажется только у близких Летникову людей. «Достойных!» — как пояснил он. В беседе с ученым мне было интересно всё: и научная судьба Летникова, и его взгляды на прошлое и будущее, и нынешняя ситуация в геологии в целом, и в геологоразведке в частности. Об этом я и расспрашивал Феликса Артемьевича. Он начал издалека:
— Я пришел на работу в 1953 году после окончания Щучинского горнометаллургического техникума. Это город Боровое. Прекрасное место, там сейчас у Назарбаева одна из резиденций. Но это к делу не относится… Итак, направили меня в Главзолото МВД СССР. Полковник Рожков ведал им. Что мне понравилось сразу: всех молодых специалистов на работу принимало всё руководство «конторы». Захожу в кабинет. Портрет Берии на стене. За столом сидят управляющий, замполит, главный инженер и главный геолог. Все в погонах, кроме главного геолога. Ему изза «пятого пункта» погоны были не положены — еврей не мог быть офицером МВД. Я стою перед ними, подаю диплом, направление, показываю свои оценки. По геологическим дисциплинам у меня пятерки были, ну а по остальным — шаляйваляй… Управляющий говорит мне: «Имей в виду, что у нас всё просто. Не хочешь — заставим. Не можешь — научим. Устраивает такая постановка дела?» Искренне отвечаю, что вполне. Это потому, что мне сразу же сделали «царский подарок» — дали койку в общежитии и аванс… Я понял, что судьба мне улыбнулась. Через год я был уже начальником отряда.
— Вы искали уже не золото, а уран?— Его в первую очередь… И уникальные месторождения были открыты. Огромные ураноносные провинции. Светлогорск, Грачевка — названия на слуху у атомщиков. На 900 метров идет руда, причем это смола, а не те крупицы, которые собираются на юге Казахстана с помощью подземного выщелачивания. Богатейшее урановое месторождение! Нужен был уран, и геологи его нашли… К чему я это всё рассказываю? Была система геологоразведки. Некоторые ее называют «сталинской». Не буду спорить с определениями, скажу о сути. На конкретном примере. Пробурили мы скважину, взяли образцы. Везу их за двести километров в лабораторию. Уран есть, это мы определили сразу. Но нужно выяснить наличие других металлов — молибдена и так далее. Везем по грязи. Добираюсь наконец-то. Пишу записку: мол, нужно пробы раздробить и проанализировать.
Спрашивают о сроках исполнения. Даю десять дней. Секретарша берет мое заявление, записывает в специальную книгу. Я знаю, что ровно через десять дней анализ будет сделан, я получу все необходимые данные. Почему? Дело в том, что были три степени наказания: замечание, предупреждение и последняя запись в трудовой книжке — «слабая исполнительная дисциплина». И всё! С такой характеристикой на приличную работу тебя никогда не возьмут. И напротив. Если «исполнительная дисциплина» хорошая, то молодой специалист рос быстро, так как он мог не только свое рабочее время организовать разумно, но и подчиненных тоже. Ребята росли буквально на моих глазах — становились директорами, начальниками разных служб. А сейчас Путина показывают по телевизору, и он своим министрам говорит: мол, полгода назад было приказано сделать, и ничего… Все согласно кивают головами и ничего не делают! В стране исполнительская дисциплина на нуле, вот и идут лишь разговоры о новых кадрах. А зачем изобретать известное?! Не по личной преданности надо назначать министров, а по их исполнительской дисциплине… Наша академия еще чем сильна? Мы голосуем и выбираем более или менее достойных. А остальные в стране — назначенцы, с ними проку не будет. Это проверено временем и в доказательствах не нуждается.
— И дальше что?— Два феномена у нас в азиатской части России. Первый — это Транссибирская железная дорога. Второй — Сибирское отделение Академии наук. В частности, Иркутский научный центр. Задумаемся на мгновение: был край лагерей, уголовщины, и здесь создается научный центр, который становится по ряду направлений лидером в мировой науке. Разве такое возможно еще где-либо?! Здесь девять институтов, они работают на высоком уровне…
— Не так уж плохо?!— Но это всего лишь островки в громадном океане. На самом деле сегодня Сибирь — это колония. Назначают начальство из Москвы, все крупные предприятия и фирмы зарегистрированы там же или за границей, а следовательно, налоги платят не здесь. Нам же остаются лишь крохи… К примеру,
наш знаменитый геолог-первооткрыватель Щукин. Он нашел алмазные трубки в Якутии. Живет в однокомнатной квартире, пенсия — шесть тысяч рублей. А чиновники, которым достались эти «трубки», имеют громадные деньги. То есть мы живем в несправедливом обществе. Молодые видят, что несправедливость идет сверху и донизу. И это не может не угнетать. Я пережил войну, без родителей прошел оккупацию…
— Как это было?— Началась война. Отец ушел на фронт. Отец и мать были настоящими коммунистами, я горжусь ими. Мама повезла нас из Витебска в деревню к бабушке. Эшелон немцы разбомбили. Никогда не забуду этого! Женщины и дети разбегаются в разные стороны, а немецкий самолет по ним из пулеметов. Я лежу, и вдруг мне обидно стало: какойто фашист летает, а я лежу… Встаю на колени, слышу, мама кричит, чтобы я лег. Вот тутто во мне всё взыграло, встал в полный рост. Я поборол страх перед смертью. Поборол его на всю оставшуюся жизнь… В чем мое счастье было? Я научился бегло читать в пять лет. А писал на полурусскомполубелорусском языке. Мама была мудрой женщиной. У нас были Куприн и Лесков. Она меня заставила переписывать их. Через полгода я уже грамотно писал. Это сохранилось на всю жизнь. Я боюсь зачеркивать слова, мне их жалко… Позже я понял еще одну особенность: те уроки заложили мне в подкорку правильный русский язык. Я написал несколько книг, не говоря уж о множестве статей. И пишу сразу набело, не переписывая. Черновиков у меня нет. Это очень помогает мне в науке. В Белоруссии прожил до 1946 года. Сформировался я, конечно же, в Казахстане, куда мы переехали из Белоруссии.
— А как началась наука?— С «хрустальных ям». Сестренку мама определила в лечебное отделение санатория, а меня в отделение для ослабленных детей. Тоска там была смертная. И мы, ребятишки, шли на ямы, где искали горный хрусталь, то есть кварц. Однажды я сидел на краю ямы и наблюдал, как мои товарищи копаются внизу. Потом отворачиваю мох рядом с собой и вижу кристалл дымчатого кварца. Я провел по его грани, и кристалл засверкал… Я поразился: в земле могут быть такие прекрасные вещи! Чудо! Теперь уже поиски стали осмысленными… Повезло еще раз: мы нашли пегматит. Поклялись никому не говорить, но один из нас всётаки рассказал своим родителям… Боже, что тут началось! Сосны были повалены, всё вокруг перерыто, небольшая залежь пегматитов разграблена… Но я «заболел» окончательно минералами и с тех пор старался обследовать окрестности. Мама хотела, чтобы я поехал в Минск в строительный техникум, но я твердо стоял на своем — только геология! Я поступил в горный техникум. Мне повезло, я сразу верно определил свое призвание… Вот говорят: геология — романтическая профессия, путешествия. Но я должен сказать, что геология — это очень тяжелая специальность, интересная и многогранная. Есть геологисъемщики или поисковики, которые опоисковывают, или изучают, поверхность земли, проводят время в экспедициях, в маршрутах. И бывает эта работа монотонна, однообразна и неинтересна. Это тяжелая работа — и в жару, и в дождь, и в снег. Но самое интересное — жажда нового: увидеть, открыть, ожидание чуда, что ты чтото откроешь, чтото найдешь, движет тобой и толкает тебя вперед, и ты преодолеваешь и реки, и горные перевалы и миришься с неудобствами. И жажда нового ведет тебя всё дальше и дальше. И нужно сказать, что мир, который открывается перед тобой, стоит того, чтобы терпеть лишения и неудобства.
— Много довелось побродить по свету?— Две практики — на Урале. Средняя Азия — это золоторазведка. Потом АлмаАта — газонефтеразведка. Затем меня «совратили»: я жил бедно, а потому перешел на уран. Под землей в шахте я провел четыре года. Это черная смоляная руда.
— Где это было?— В Казахстане. Мало кто знает об этих месторождениях, а ведь это крупнейший урановый район в мире. В Степногорске было сорок тысяч жителей. Здесь, кроме урана, были еще фосфор и цирконий. Завод по производству удобрений работал неплохо. Рудник и посёлок Грачевка — крупное месторождение урана. И несколько более мелких месторождений. В общем, здесь одна из крупнейших урановых провинций в мире.
— Вы говорите об этом с грустью. Почему?— Всё сейчас распалось. Месторождения проданы иностранцам. Идет их варварская эксплуатация. Конечно же, я принимаю всё это с болью — не только как специалист, но и как человек, отдавший этому району молодость. Ведь большинство моих товарищей по тем годам давно уже лежат в земле — уран есть уран… Ну а в Кокчетав я езжу каждый год в отпуск. Десять дней мне достаточно, чтобы полностью восстановиться. Считаю эти места своей родиной. Да и научная моя деятельность связана с этим районом. С точки зрения минералога, он не только очень богат, но и хорошо изучен, а потому многие свои идеи я проверяю именно там. Ну и друзья мои там…
— А как в науке оказались?— Учился я заочно. Лентяй был фантастический! Меня спасала феноменальная память, а потому учеба давалось легко. Жену свою встретил в техникуме. В АлмаАте мы жили трудно: керосинка, стул и раскладушка в крохотной комнатке, которую мы снимали. Я понял, что пора браться за ум. За два года я окончил четыре с половиной курса вуза, приучил себя к усидчивости. А кончилось всё это тем, что написал кандидатскую диссертацию!
— Что-то не верится…— Почти детективная история. Случилось так, что почти на спор с приятелями я написал заявку в издательство на книгу о геофизике. Вдруг через десять дней приходит письмо с просьбой прислать аннотацию на книгу и ее план. А потом приходит договор на 20 листов, срок сдачи — 24 декабря. А шло уже лето… Я сел за стол и начал писать. Конечно, помог огромный практический опыт, да и способность работать двадцать часов в сутки. Написал почти к сроку, но опять таки выручило издательство. Получаю от них письмо, что рукопись надо сдать к 1 марта. Таким образом, у меня еще три месяца… И тогда я пишу на первой странице, что это кандидатская диссертация, и защищаю ее! Книга чуть позже вышла как монография… А потом меня пригласили в Иркутск, где и работаю до сих пор.
Из «Исповеди»: «Новое научное направление, которое я создал — синергетика среды обитания человека,— тоже базируется на геологии. Это направление изучает взаимодействия полей, создаваемых геологическими телами, главным образом — зонами глубинных разломов, ионосферой и техногенными полями, которые создает человек. То есть геология стала многолика, более того — геология сейчас вышла и в космос, занимается изучением Луны и планет Солнечной системы, метеоритов. И здесь огромное поле деятельности для людей самых разных наклонностей. В геологию сейчас приходят и математики, и физики, и люди, склонные к глубокому анализу явлений на базе математики. Не говоря уж о том, что все аналитические службы — это физические, химические методы, армии физиков и химиков — работают вместе с геологами, получая огромную информацию за счет уникальных приборов, которые создаются физиками, технологами. И всё это вместе служит одному делу — геологии».
— Если попытаться расставить всё по порядку: самые значительные события?— В 1961-м окончил институт, в 1962 году родилась Анка, потом — кандидатская диссертация и лаборатория, а в 1972-м защитил докторскую диссертацию. А за всем этим — работа, работа и работа.
— Сейчас стало легче?— Нет. Вкалываю, как проклятый, потому что работа приносит огромное удовольствие. В том числе и физиологическое… Мозг задействован у нас всего на два процента. Когда нагружаешь мозг, то вырабатываются гормоны, которые стимулируют весь организм. Заканчиваешь какоето исследование, у тебя такое впечатление, будто бокал сухого вина выпил!
Ощущаешь огромную радость, подъем.
Потом может оказаться, что ты ерунду написал, но радость творчества, тем не менее, остается. И очень важно, чтобы делал это именно сам…
Владимир Губарёв («Правда» - KPRF.RU)
